Схолії. Прості і складні історії про людей. Священик Олександр Дьяченко

 Схолии. Простые и сложные истории о людях. Священник Александр Дьяченко

 В центре повествования – судьба одной из прихожанок храма во Владимирской области,  где служит отец Александр. Многое выпало на ее долю нелегкого, трагического: голодное детство в далекой послереволюционной деревне, войны, разруха, гонения на Церковь, потеря единственной дочери, потом внука...

Но несмотря на все тяжкие испытания, про героиню повести Надежду Ивановну никак не скажешь, что жизнь ее сложилась трагически и что она несчастливый человек. Воспитанная в бедной, но очень дружной верующей семье, с детства она носила в сердце ту радость бытия и благодарность Господу за каждый прожитый день, которые и дали ей силы вынести все.

А в 90-е вместе с любимым и любящим мужем - помогать батюшке восстанавливать из руин храм. Все воспоминания Надежды Ивановны записаны в тетрадях и в нетронутом практически виде помещены в книгу. А дальше на эти записи словно «нанизаны» другие истории –  прихожан и самого отца Александра. Радостные и ужасно печальные, смешные и жуткие, они образуют вторую линию книги – схолии – т.е. заметки на полях.

Для тех, кто ценит искреннюю авторскую  интонацию, кто ждет от прозы подлинных человеческих историй, тепла, утешения и главное, любви к людям.

Во-первых, потому что ее написал отец Александр Дьяченко. А это всегда радость для читателей, ведь встреча, даже просто на страницах книги, с настоящим батюшкой, глубоко и сострадательно любящим своих прихожан – это для многих укрепление  в вере и утешение. Во-вторых, потому что, несмотря на обилие литературы на книжных полках, по-настоящему живое, теплое, близкое каждому слово — по-прежнему большая редкость. Отец Александр умеет нести такое слово.

«Схолии» — необычная повесть: в ней самостоятельные и цельные, по сути, истории, рассказы батюшки о своих прихожанах, друзьях, себе и своих близких являются своего рода осмыслением, развернутым комментарием  к другой линии  повествования - дневнику Надежды Ивановны, верующей женщины с очень непростой судьбой. Линии сплетаются, подобно нитям, в единое целое,  обнаруживая удивительные связи, существующие между людьми, казалось бы, абсолютно чужими — не связанными родственными узами, даже жившими в разное время, — но «в память вечную будет праведник».

 «С ложкой у рта»

Замечаю за собой, что чем старше становлюсь, тем больше начинаю любить маленьких детей и жалеть стариков. Дети – это понятно, сам дедушкой стал. В таком возрасте общение с младенцем переживается много острее, чем раньше. А что касается стариков, так и я не молодею. Может, сказывается подспудное желание, чтобы потом когда-нибудь меня тоже кто-нибудь пожалел.

Помню, попросили причастить одного пожилого мужчину. Был Великий пост, просьб на причастие скопилось много. Я выделил день на требы и бегал по адресам. Рассчитывал придти к этому дедушке часов в одиннадцать, а попал только к двенадцати. Его дочь, посчитав, что батюшка уже не придёт, принялась кормить отца.

Я захожу и из прихожей вижу кухню и старика с ложкой у рта. Он меня тоже увидел, понял, что поспешил с обедом и заплакал от беспомощности. Чаще других плачут дети и старики.

У меня от жалости к нему всё внутри заболело. Подошёл, прижал его к себе:

– Отец, не плачь. Завтра, рано утром, до службы приду к тебе и причащу. Я обещаю, не плачь.

Схожее чувство я испытал, увидев отца. Ослепший, раздавленный болезнью он нашел в себе силы встать и встретить меня. Двужильное поколение. Сначала голодомор, потом три года под фашистом. Расстрелянный немцами, прошедший через штрафной батальон, он мальчишкой входил победителем в покорённый Берлин.

Каково это: после десятилетий бескорыстного служения Отечеству услышать под конец века, будто вся твоя жизнь – это одна большая ошибка и служение ложным идеалам? В мутные девяностые годы папа ушёл на несколько лет в добровольное затворничество, жил на даче, без радио и газет. Копался в земле, разводил кроликов. В затворе научился молиться и, в отличие от многих его сверстников, пришёл к вере. Теперь вот снова преодолел себя и встал. Мы обнялись.

Дерево

В конце шестидесятых отца перевели на новое место службы, тогда наша семья и переехала в Гродно. Мне было девять лет. В домах куда нас поселили, тогда новеньких, все пахло краской, и выглядели они по-сиротски необжитыми. В Москве такие панельки сносят, а в Гродно они, пожалуй, и нас переживут.

Эти дома окружёны целыми дубравами, деревья вымахали выше самих пятиэтажек, а тогда кругом было голо, ничего, ни одного кустика. Помню, откуда-то навезли саженцев и в придачу к ним – прицеп с лопатами. Взрослые копали ямки, а мы подносили саженцы и потом поливали их из вёдер.

Деревца сажали густо – с расчетом, что часть их не примется, а прижились практически все. Никто не предполагал, что сорок лет спустя чья-то инициатива обернётся проблемой.

В этом году прошёлся по соседним дворам. Оказалось, самые большие деревья соседи спилили, и во дворах появилось множество столиков с чурбачками вместо сидений. А я эти деревья в обхват толщиной помнил тоненькими веточками. Зато теперешней детворе – раздолье для игр.

Вытянулись и деревца, посаженные на крохотных газончиках возле домов. Много лет у нас под окнами росла жёлтая алыча. Плодов давала немного, а то, что рождалось, не успев пожелтеть, обрывалось детьми.

Квартира моих родителей на втором этаже, и разросшаяся алыча с годами полностью закрыла собой окно на кухне. Старые люди редко выходят из дому, сидеть у окна и смотреть на улицу – то немногое, что позволяет им не так остро ощущать своё одиночество.

Дело не в том, что мы, их дети и внуки, забыли наших старичков. Просто из взрослых, что тогда, сорок лет назад все вместе сажали во дворе саженцы, в живых остались только мои родители. Их поколение ушло. И лица тех, кого они видят из окошка, им чужие.

Когда маме исполнилось восемьдесят восемь лет, к ней прибыла целая делегация от местного ЖЭКа и совета ветеранов. Заместитель директора вручил маме букетик красных гвоздик, поздравил и, уходя, сказал:

– Уважаемая Зинаида Ивановна! Сегодня вы одна из старейших жительниц нашего микрорайона, и нам хочется сделать для вас что-то доброе. Как выразился наш директор, «преподнести подарок». А какой, решать вам самой. Может, у вас есть какая-нибудь просьба или пожелание? Пожалуйста, коллектив ЖЭКа готов исполнить любую вашу посильную просьбу!

Мама подумала, посмотрела в окно и попросила:

– Если можно, уберите, пожалуйста, эту разросшуюся алычу или хотя бы пусть обрежут ветки. Мы из-за неё не видим людей.

Заместитель начальника пообещал, и делегация ушла. Но дерево не убрали. Правда, пару месяцев спустя кто-то звонил и сообщил, что вопрос об обрезке разросшегося дерева рассматривается.

Прошёл год. Когда маме исполнилось восемьдесят девять лет, ее поздравляла делегация во главе с самим директором ЖЭКа. Тот тоже преподнёс имениннице букетик красных гвоздик и тоже поинтересовался, что работники руководимого им предприятия могли бы сделать для одной из самых пожилых жительниц микрорайона.

Мама вновь посмотрела в окно:

– Сделайте что-нибудь с этим деревом. Оно не даёт проникнуть свету.

– Как же! В ближайшие же дни всё и решим. Завтра же подадим заявку на разрешение спилить это дерево и внесём дополнительным пунктом в перспективный план текущих мероприятий. Как только получим сверху «добро», наймем бригаду лесорубов, и солнышко у вас на кухне будет светить целый день!

Весной к окну на кухне родительского дома прилетали птицы. Они садились на алычу и пели свои брачные песни. Старики садились у окошка и чуть дыша, боясь пошевелиться, любовались на птичек. Однажды на дерево забрался кот и затаился среди ветвей.

– Улетайте! Улетайте скорее! – стучит по стеклу мама, – Вон он, разбойник! Затаился!

Птицы разлетелись, а кот так и остался дремать на ветке.

– Отец! Иди, посмотри на этого кота. До того ленивый, что умудрился задрыхнуть во время охоты!

Слышится шарканье ног, и на кухне, держась рукой за стенку, появляется папа. Прищурившись, всматривается, что там, за окном. Разглядев кота, улыбается:

– Видишь, мать, какое у нас замечательное дерево. Не стоит его рубить. Пусть стоит, а птички будут петь нам песни. И кот заберётся, а как же! Коты – они хищники!

В этом году маме исполнилось девяносто, радостный директор ЖЭКа вместе с букетиком красных революционных гвоздик снова посетил наш дом и вручил самому пожилому жителю микрорайона поздравительную открытку от главы областной администрации.

– Уважаемая наша Зинаида Ивановна! Будут ли у вас ещё какие-нибудь пожелания в наш адрес?

– Да! У нас с супругом к вам огромная просьба: пожалуйста, не трогайте это дерево, что растёт у нас под окном. Пусть оно и дальше растёт.

Глава делегации внимательно смотрит на дерево, о чём-то размышляет и потом выносит вердикт:

– Ладно! Пусть стоит! Вычеркиваем этот пункт из перспективного плана.

Продолжение истории про дерево

Летом, навещая родителей, я зашёл на кухню и поразился: откуда столько света? Выглянул в окно – непривычно голо. Алычу спилили.

– Мама, это кто же постарался? Неужто начальник ЖЭКа? Вроде, обещал её не трогать?

– А он и не трогал. Это прапорщик Коля, сосед сверху. Зашёл к нам на кухню, посмотрел в окошко и сказал: «Эдак оно скоро и мне свет закроет. Лучше убрать сейчас, чем ждать, пока оно станет ещё больше». Пошёл в подвал, взял пилу и немедля спилил.

Меня тогда поразило, как просто разрешилась, казалось бы, неразрешимая проблема, обставленная множеством условностей: заявок, справок, планов, разрешений. Всё устроилось одним лишь волевым решением прапорщика Коли.

Конечно, можно было звонить, требовать. Может, в конце концов, они бы и добились своего, но пустое место там, где ещё недавно стояло дерево с их любимыми птичками и серым котом, само это место стало бы для них постоянным немым укором. А это совсем не тот опыт, что нужно приобретать в девяносто лет.

Не торопись. Время придёт, и своё ты получишь, если, конечно, оно предназначено именно тебе.

Я вспоминаю рядового Анвара Гуламходжаева, толстого круглолицего узбека. Мы с ним служили в одном отделении, стояли рядом на плацу, даже наши койки в казарме располагались рядом. Анвар много читал и любил пофилософствовать.

Как-то наше отделение получило классический армейский приказ – копать траншею от забора и до обеда. Вооружившись лопатами, мы уже собрались приступить к работе, как вдруг наш сержант, аспирант из Минска Лёша Мазок приказал:

– Анвар! Изреки соответствующую обстановке народную восточную мудрость.

Анвар подумал, и устремив в небо короткий толстый палец торжественно, словно присягу, произнес:

– Я думаю, торопиться не надо!

Сказал он это с кавказским акцентом, как персонаж «Кавказской пленницы»: «Тараписса нэ нада».

– Вот и я о том же, – согласился сержант, и наше отделение плавно приступило к перекуру.

 Из книги священника Александра Дьяченко «Схолии. Простые и сложные истории о людях»